четверг, 13 ноября 2008 г.

При попадании в группу риска есть три варианта

По словам корреспондента «Большого города» (№ 20 (217), 2008 год, фотографии - Татьяна Зоммер) Светланы Рейтер, "почти все беременные женщины в Москве проходят биохимический скрининг — тест, который может определить наличие синдрома Дауна у ребенка. Каждая пятая попадает в группу риска":


Алла Шакина и Аня
Анализы показывали, что у Аллы будет совершенно здоровый ребенок. Аня родилась с синдромом Дауна. Именно это незнание и невозможность подготовиться Алла воспринимает наиболее болезненно

Мой ребенок может родиться с синдромом Дауна. Так и было написано на бумажке: «Результат скрининга на синдром Дауна — ВЫСОКИЙ РИСК».

Этот ВЫСОКИЙ РИСК — именно так, большими буквами отпечатанный — сводил на нет все мое благополучие. Дружная семья, собака, квартира в центре Москвы, машина, купленная с расчетом на второго ребенка, да и сам непосредственно ребенок — все это разваливалось на глазах, придавленное ВЫСОКИМ РИСКОМ, обнаруженным в результате простейше­го анализа — биохимического скрининга по выявлению внутренних пороков развития, который в наше время делает каждая будущая мать. Каждая пятая попадает в группу риска.

Частый случай

Биохимический скрининг — единственная неинвазивная (безопасная для жизни ребенка) возможность на ранней стадии заподозрить внутренние пороки развития плода. Такие как дефекты нервной трубки, синдром Эдвардса и самый частый и известный порок — синдром Дауна.

При попадании в группу риска у беременной есть три варианта.

Делать дальнейшие — инвазивные (вторгающиеся в связку «мать—плод») исследования. Для этого живот прокалывают тонюсенькой иглой и берут частицы пуповинной крови, плаценты и околоплодных вод.

Не обращать на результаты теста ­никакого внимания и рожать, как бы то ни было.

Или — сразу идти на аборт.

Инвазивных анализов беременные боятся: риск выкидыша, кровотечений и преждевременных родов при них — 1%. Не каждая согласится. Но мамочки, как их называют в женских консультациях, хотят знать всю правду. Даже самую страшную.

Каждый день в лабораторию пренатальной диагностики при Медико-генетическом научном центре приходят женщины, попавшие в группу риска, для дальнейших анализов. Примерно раз в неделю в лаборатории после инвазивных исследований у плода обнаруживают синдром Дауна. Лабораторией руководит доктор биологических наук, профессор Татьяна Золотухина: «Тридцать лет назад мы делали акцент на исследованиях женщин стар­шего, опасного репродуктивного возраста. Но, проведя десять лет в таком режиме, мы не получили никакого результата. Детей с синдромом Дауна рождалось столько же. А дело в том, что основную массу детей с синдромом Дауна рожают молодые женщины. Риск рождения ребенка с синдромом Дауна у них ниже, но численно их куда больше. Встал вопрос: «Каким же образом можно заподозрить синдром Дауна у женщин, которые не относятся к группе риска по возрасту?»

В 1984 году британскими учеными Николасом Дж.Уолдом и Говардом Каккелом был предложен искомый неинвазивный, совершенно безопасный биохимический тест по нескольким маркерам крови. У женщин, а также у медиков и генетиков появилась возможность «цеплять» синдром Дауна на той ранней стадии, когда еще можно принять решение — оставлять плод или избавляться от него без явного ущерба для здоровья беременной (согласно нашему законодательству, женщина может прервать беременность по собственному желанию только до двенадцати недель. Прерывание же на поздних сроках — до 22-й недели — возможно только по медицинским показаниям, угрожающим жизни матери или плода; диагностированный синдром Дауна у плода — одно из них). Единственное но: стандартная беременная не знает, что биохимиче­ский скрининг на выявление пороков ­развития — метод вероятностный. Это ни в коем случае не диагноз, скрининг лишь помогает составить группу риска. Точность его — 60%.

Мировой опыт

В США скрининг добровольный, рекомендован женщинам старшего репродуктивного возраста или с патологиями в семейном анамнезе. И любой врач-гинеколог объясняет беременной, что скрининг — метод вероятностный и точных гарантий не дает. Делается это для того, чтобы как-то минимизировать стресс, которому так или иначе подвергается любая беременная, попавшая в группу риска.

Чтобы как-то увеличить точность, в ла­боратории Золотухиной впервые в мире предложили одновременно с биохимическим скринингом на тех же сроках проводить УЗИ: известно, например, что у де­тей с синдромом Дауна часто увеличена шейная складка и уменьшена носовая кость. Точность теста увеличивается до 85%. В 15% попадают те здоровые дети, у которых увеличена шейная складка и уменьшена носовая кость. И наоборот.

Результат теста

Несложную процедуру скрининга я, как положено, проходила на одиннадцатой неделе; врач женской консультации №6 на Маросейке Светлана Шамаева выдала мне направление, а потом позвонила и сказала: «Все нормально».

И я успокоилась.

На следующий день мне позвонила мама и сказала, что результаты от нормы далеки. И врач не хотела говорить мне об этом прямо, чтобы не расстраивать. И надо срочно идти в женскую консультацию, чтобы получить направление к генетику. А я еще помню, что раньше врачи так себя вели только в самых ужасных случаях: пациенту говорили, что он здоров, а родственникам — что у него рак в последней стадии.


Наталья Самарина и Даша
О том, что она попала в группу риска, Наталье сказали уже на 20-й неделе беременности; от дальнейших тестов и аборта она отказалась и родила девочку Дашу с синдромом Дауна. Наталья считает, что от теста — один только вред

Врачебная ошибка

Коридор возле кабинета генетика в Центре планирования семьи и репродукции ежедневно с утра до вечера заполнен женщинами, нервно сжимающими в руках клочок бумаги. Такой же, как у меня. С таким же ВЫСОКИМ РИСКОМ.

«Послушай, — сказал мне муж, — ты по­смотри, сколько здесь сидят женщин. Все в группе риска. Ждут генетика. Неужели ты думаешь, что у всех у них родятся дети с синдромом Дауна?»

Мой муж — голландец. Они умеют хранить выдержку в любых, пусть и самых патовых ситуациях. На шестнадцатой неделе мне сделали один из инвазивных тестов — амниоцентез. Велели ждать ответа. Ну а потом старшая дочь бегала по квартире и кричала: «У мамы ребенок нормальный!» Так оно и получилось. Так часто получается: всего семь женщин из ста, попавших в группу риска, носят плод с пороками развития. Девяносто три волнуются зря. Но очень сильно.

Будущее

Золотухина честно говорит, что синдром Дауна настолько коварен, что мы не мо­жем с уверенностью дать какие-то гарантии. Результаты биохимического скрининга в комбинации с возрастом ­жен­щины и результатами УЗИ вносятся в программу «Прогноз», разработанную в лаборатории Золотухиной, и на выходе женщина имеет цифры. На точность анализа влияют проблемы по гинекологической части или и вовсе диабет и нарушения работы печени. Неправильно ­рас­считанный срок беременности, неточно указанный вес беременной, ее возраст — тоже могут привести к ложноположительным и ложноотрицательным результатам. Более четкой альтернативы этому методу нет — правда, в государстве Израиль система дородовой диагностики ­строит­ся по несколько отличному принципу: здесь почти все женщины старшего репро­дуктивного возраста делают инвазивные исследования, а именно забор околоплодных вод — амниоцентез. Как и биохимический тест в Москве, амниоцентез в Израиле — бесплатная процедура. Поскольку амниоцентез проводится в большом количестве израильских клиник и методика его отработана, риск самопроизвольного выкидыша снизился с одного процента до 0,5%.

Вероятно, когда-нибудь все будет гораздо проще. Генетиками, по словам Руфи Шомрат, профессора института генетики при медицинском центре «Ихилов» в Тель-Авиве было совершено открытие: оказывается, во время беременности в периферическую кровь матери попадают клетки плода. Значит, в крови матери можно обнаружить его, плода, ДНК и РНК. Если найти способ извлекать эти клетки из крови матери, появится возможность прийти к новому диагностическому подходу. И это уже будет стопроцентный диагноз.

Путаница

Кровь на биохимический скрининг по вы­явлению у плода внутренних пороков развития в последние три года берут в любой женской консультации; действуют согласно приказу департамента здравоохранения номер 144: «О совершенствовании организации пренатальной диагностики врожденной и наследственной патологии», подписанному руководителем департамента Андреем Сельцовским 4 апреля 2005 года. С этого момента ­скрининг в комбинации с УЗИ стал ­обя­зателен, насколько вообще обязательны походы в женскую консультацию. (Мож­но, безусловно, ими пренебречь; но вряд ли вы сможете без постановки на учет в консультацию попасть в желанный ­роддом. Хотя формально вам не могут отказать в родовспоможении, даже если в обменной карте вместо результатов скринин­га у вас будет записан отказ). Ходишь в консультацию — значит, ­сда­вай кровь на биохимический скрининг. Звоню в 15-ю женскую консультацию: «Биохимический тест на пороки развития беременным у вас обязательный?» «Ну конечно!» То же самое говорят в консультациях №12 и №7.

Заведующая женской консультацией при 20-й поликлинике Людмила Конышкина объясняет: «Беременные у нас послушные. Им сказали делать — они и делают. Мы в консультации сами берем кровь, сами отвозим в лабораторию. На все берем — на сифилис, СПИД и заодно на скрининг. У всех без исклю­чения, независимо от возра­ста, согласно приказу номер 144. Если высокий риск — направляем на консультацию к генетику».

Многочисленные противники биохимического скрининга утверждают, что подобные анализы толкают женщин к так называемым евгеническим абортам. Статистически такие аборты нигде не фиксируются — просто потому, что, прерывая беременность на ранней стадии, женщина имеет право не указывать причину. Результаты же биохимиче­ского скрининга показанием к аборту не являются. Но вот письмо некоего Руслана, опубликованное на сайте швейцарской клиники Swissmed: «Моя жена сделала скрининг-тест на какую-то патологию на 12-й неделе беременности. ­Спустя неделю в 11 утра она получила результаты. Позвонив мне на работу, она поставила меня перед фактом, что ей срочно необходимо сделать чистку и сделала аборт. Правы ли врачи и могу ли я получить результаты теста, могут ли ­врачи без повторного анализа и в такой краткий срок направить ее на чистку? Как я могу выяснить правду?» И ответ: «Генетический скрининг выяв­ляет риск врожденной патологии плода. Если этот риск высокий, женщина может принять решение о прерывании беременности самостоятельно. Клиники информацию о здоровье пациента не выдают никому, кроме лично пациента».

Про «вероятностный метод» ни в ответе на письмо, ни в консультациях перед анализом не объясняют, если специаль­но не спросить. Потому что, как говорит ассистент кафедры акушерства и гинекологии при РАМН имени Сеченова Сергей Тимофеев: «Когда у тебя в очереди сидят человек тридцать, с каждой беременной рассусоливать не будешь».


Елизавета Ефимова и Нестор
Елизавета считает, что каждая женщина должна быть готова к тому, что ее ждет. Чтобы потом не обвинять ни себя, ни ребенка. Елизавета в свое время сделала все необходимые тесты и родила здорового сына Нестора

Пропущенный диагноз

В 2007 году руководитель департамента здравоохранения Андрей Сельцовский официально заявил о сокращении числа новорожденных с синдромом Дауна в Мос­кве: если в 2002 году их родилось 134, то в 2006-м, спустя год после принятия приказа, всего 94. Тогда же было объявлено о сокращении абортов — если в 2000 году их было сделано 57 324, то год спустя — всего 28 502.

Анна Шакина родилась с синдромом Дауна в 2006 году. Наверное, статистика учитывает и ее. Сейчас Ане два года. Ее мать, 38-летняя Алла Шакина, ­педа­гог-воспитатель детского сада, делала все, как положено. Обследования проходи­ла в Центре акушерства, гинекологии и перинатологии. Все результаты у Аллы были идеальными.

«У меня даже не заподозрили ничего: отличные скрининги на двенадцатой неделе, идеальные результаты по УЗИ. Я думала сделать какие-то дополнительные исследования — 38 лет все-таки, опас­ный возраст, к тому же первый ­ребенок. Но врачи сказали, что особой нужды нет. Я ведь даже не попала в группу риска».

Это непопадание в группу риска Алла воспринимает наиболее тяжело. «Я просто не была хоть как-то готова к тому, что у меня родится ребенок с синдромом Дауна. Если бы я знала заранее, я бы ­приня­ла решение, делать аборт или не делать. А тут мне казалось, что это конец. Я не жи­ла с этим. Я после родов погибла сразу». За два дня до родов Алле сказали: «Ну все, мы ждем абсолютно здоровую девочку». Через два дня ей сделали кесарево сечение. Затем она лежала в палате и принимала поздравления. Ей сказали просто: родилась девочка. И все. Когда Алле объявили, что у девочки синдром Дауна, первая мысль ее была: «Немедленно отказаться». Что она и сделала. «Я сказала — отказываюсь. Она мне не нужна. Такая». Потом были беседы с психологом из фонда поддержки детей с синдромом Дауна Downside-Up, уговоры мужа Кирилла, согласного на любого ребенка. Аню забрали домой на девятнадцатый день жизни. «Кто ж виноват, что у меня какие-то клеточки не высеялись? — говорит теперь Алла. — Но если я во второй раз забеременею, то от скрининга наотрез откажусь. Я в него совершенно не верю. Результат не значит ничего. Я сейчас дочь люблю безгранично. Я даже и не знаю, как теперь жить без нее. Я себя гноблю, что позволяла жить без нее девятнадцать дней».

Ложный диагноз

С ней согласна Наталья Самарина, 39-летняя медсестра: «В 61-й поликлинике мне дали пачку направлений на анализы, сказали: все обязательно сделать. Вот анализ на СПИД/сифилис, вот — общий анализ крови, а вот — биохимический тест, его сейчас все делают. Опять же, обещали, что в случае плохого результата мне обязательно позвонят». Звонка не последовало, и в следующий раз Наталья Самарина пришла в поликлинику уже на довольно солидном сроке, совершенно уверенная в том, что все у нее в полном порядке. «Пожилой врач прямо мне сказала: «Аборт делать не планируете?» А я на сроке 20 недель. Какой аборт? Мне сказали: высокий риск. Я не трепыхнулась. Отказалась от амниоцентеза из-за риска потерять ребенка», — вспоминает Наталья. Наталья Самарина родила девочку Дашу с синдромом Дауна: «Скрининг — бестолковый анализ. Он никому не нужен. Только нервы зря треплет. Он даже вреден, так как толкает к амниоцентезу, а для здоровья это риск гораздо больший, чем риск родить дауненка. Ученые всегда забывают, что рождается все-таки не синдром. Рождается ребенок. Как моя дочка Даша».

От амниоцентеза отказалась в свое время и врач-педиатр «Он-клиник» Марина Терехина, 28-летняя мать четверых детей: «С последним ребенком мне поставили высоченный риск синдрома Дауна. Я пошла на консультацию к генетику в Центр планирования семьи и ­репро­дукции, и мне предложили делать амниоцентез. Я сказала: «Слушайте, у амнио куча противопоказаний. Давайте бумагу, я напишу отказ». Два года назад у Терехиной родилась здоровая дочь Катя.

Мама Нестора Мхеидзе, редактор на те­левидении Елизавета Ефимова считает по-другому: «Такой анализ очень нужен. Он дает право самостоятельно принимать решение, что делать дальше. Хуже родить ребенка в неведении, а потом рыдать всю жизнь. На момент беременности мне было 33 года, и я хотела с уверенностью знать, что с ребенком все в порядке. Если бы в итоге у меня обнаружили серьезную внутриутробную патологию, я бы беременность прервала».

Рассуждения отечественных адептов биоэтики о том, что биохимические скрининги толкают будущую мать к аборту и что все эти скрининги — от лукавого, то есть от евгеники, сочетавшейся ­бра­ком с генетическим отбором, в случае с Москвой все-таки неправомерны. Просто потому что многие женщины редко понимают, что они делают, а группа рис­ка — условна. У нас санпросвет заменен интернетом; скрининг стал зловещей городской легендой беременных. В итоге происходит полнейшая чехарда: женщины, попавшие в группу риска и родившие здорового ребенка, утверждают, что все эти анализы — полный бред. Такого же мнения придерживаются те, кто в группу риска не попал, а ребенок родился с патологией. Из четырех женщин, которым одновременно со мной по результатам скрининга рекомендовали амниоцентез, через несколько недель в палату пришли только трое. А четвертая сказала: «Может, сразу сделать аборт?»


Марина Терехина и Катя
Врач-педиатр Марина Терехина попала в группу риска, но отказалась делать дальнейшие анализы. В итоге у нее родилась совершенно здоровая девочка Катя, а Марина стала считать все эти тесты ерундой и порчей нервов

Главный врач

Но есть человек, который знает ответы на все мои вопросы. В его подчинении — все женские консультации города Москвы. Он был одним из тех, кто продвигал введение повсеместного скрининга. Причем, что немаловажно, добивался того, чтобы скрининг был бесплатным для всех беременных. Марк Курцер — это ответ на все молит­вы беременной женщины. ­­Глав­­ный врач Центра планирования семьи и репродукции и главный акушер-гинеколог города Москвы. Он выгодно отличается от врачей советской складки: молод, хорош собой, разговаривает мало и по делу. Про него рассказывают легенды: безоперационное лечение миомы матки, кесарево сечение в кратчайший срок — он был ­первым во многих областях. Он против домашних родов, за внедрение бесплатной программы экстракорпорального оплодотворения и другое. Многие темы волнуют Марка Курцера.

Меня же, когда я шла к нему на интервью, интересовала неразбериха со скринингом. Он, судя по всему, один из нем­ногих, кто способен что-то объяснить. В кон­це концов, он один из тех, на кого возложена ответственность следить за исполнением 144-го приказа (так и написано). Если и есть в этом городе мужчина, который понимает, что ­испы­тывает женщина из группы риска, ­идущая на консультацию к генетику, — это он.

В этот день у Марка Курцера прошли две операции. Он был хмур и неприветлив. Потом, правда, с увлечением рассказывал, что любая женщина может пройти бесплатную процедуру ЭКО и что каждая беременная имеет право на родовспоможение в любом понравившемся ей роддоме. Но после вопроса, может ли женщина отказаться от биохимического скринин­га, Марк Курцер помрачнел, выдвинул новую версию: «Может. По религиозным соображениям» — и предложил закрыть тему. «Ну а вот как вы посоветуете себя вести женщинам, попавшим в группу риска?» — спросила я. И тут он вспы­лил — как гений, которому задают неудоб­ные вопросы, подвергая сомнению его гениальную теорию. И я не могу изложить нашу беседу подробным образом. Потому что Марк Курцер вытолкал меня из своего кабинета, вызвав охрану, отобрал диктофон и стер записанное интервью.

По дороге домой я думала: как же обидно вышло. Мне хотелось всего лишь понять, кто, когда и как должен объяс­нять беременным, что результаты биохимического скрининга — не гетто и не приговор. Ведь дело не в том, хочешь ли ты родить ребенка с синдромом Дауна или собираешься делать аборт. Просто, сда­вая свою кровь, ты имеешь полное право знать, для чего ты это делаешь. Знания — нет. Права — тоже. А главный гинеколог города Москвы выгнал из своего кабине­та женщину, у которой до сих пор среди бумаг валяется листок с цифрами: «Резуль­тат скрининга на синдром Дауна — высокий риск». Давно пора его выкинуть".

Ещё? Почитайте комментарии - они после статьи.

среда, 5 ноября 2008 г.

Интернет-аптеки: что, где, как...


Опубликовав в начале года в "АКТИВНОЙ КАРТЕ идей" подборку интернет-аптек, мы решили повторить и дополнить ее здесь, в медицинском блоге:

Новые изыскания:
  • Медбиолайн, аптечная сеть
    http://www.medbioline.ru/
    Доставка: Москва, Подольск
  • Интернет-аптека «ИТЕК»
    http://www.aptekaonline.ru/
    сеть аптечных центров и мини-аптек
    на станциях метро
И, проверенные временем службы доставки лекарств:

Piluli.ru, интернет-аптека
(495) 601-3401
(495) 601-3401
www.piluli.ru

Альфа-фарм, интернет-аптека
(495) 995-0821
(495) 241-9547
www.alfafarm.ru
Время работы: 9-20

Анвис-Фарм, интернет-аптека
119261 Москва,
Ломоносовский просп., 5
(499) 132-8816
(495) 510-7885
info@anvis.ru
www.anvis.ru
Время работы: Бд:8-21, Сб:9-21, Вс:10-21

Аптэкс, интернет-аптека
125424 Москва,
Стратонавтов проезд, 12, стр.1
(495) 961-1233 Офис
(495) 961-2233
(495) 961-1240
www.aptex.ru
Время работы: 8-23

Семейная аптека, интернет-аптека
141400 Московская область, Химки г., Юбилейный просп., 1, к.1
(495) 545-2638 Справочная
www.apteka-himki.ru
Время работы: 24

СДЛ,интернет-аптека

109387 Москва, Тихая ул., 28
(495) 737-9393 Секретарь
(495) 737-9393
www.737-93-93.ru
Время работы: 9-21
Есть скидка по Countdown

Фармэкспресс
129626 Москва, Мира просп., 108
(495) 980-0000
(495) 980-0000
Время работы: 7-23

Эмма-мепико
129223 Москва, Мира просп., 119, ВВЦ, пав-н №13
(495) 616-8312
(499) 760-2371 Доставка лекарств
(495) 616-7978
(495) 616-7978
www.aptekanadom.ru
Время работы: 10-18



Редакция благодарит Google-сервис ВиО и пользователя workings за его вопросы.

воскресенье, 26 октября 2008 г.

Больница изнутри

По просьбе «Русского репортера» врач обычной городской больницы в областном центре в средней полосе России несколько месяцев вела дневник, описывая свои рабочие будни. А потом корреспондент «РР» провела неделю вместе с ней и ее коллегами и записала свои впечатления (текст -Анна Александрова, «Русский репортер» (№40 (70) от 23 октября); фото: Кирилл Лагутко для «РР»; Андрей Чепакин для «РР»):

ольница, где я собираюсь провести неделю, встречает меня новеньким фасадом, выложенным плиткой «под мрамор». Нежные цвета, свежая вывеска, стеклопакеты. Еще год назад при одном взгляде на старое кирпичное здание отсюда хотелось бежать, а сейчас… Первое впечатление держится долго — и когда поднимаешься по лестнице в отделение (на лестнице тоже был ремонт), и когда знакомишься с врачами в ординаторской (шкафы, столы, обои — все новое), и даже когда идешь с ними на первый обход в палату для ветеранов войны, четырехместную, с душем и туалетом.

Но рано или поздно все равно оказываешься в обычной палате, не для ветеранов. Ремонт там тоже был, но серые простыни в заплатках, с неотстирываемыми пятнами крови (у ветеранов белье цветное и новое), сводят на нет впечатление от стеклопакетов. Делюсь недоумением с заведующей отделением, но она не понимает, о чем я: «Так чистое же белье! А цветное линяет быстро, стирают минимум раз в две недели. Не напасешься. Цветное — это только для випов».

Вообще как-то странно тратить миллионы на ремонт и экономить на простынях. Хотя, если речь идет об отечественном здравоохранении, может, в этом и есть разгадка многих его секретов. Во-первых, ремонт таит куда больше возможностей для творческого освоения средств, чем закупка простыней. Во-вторых, ремонт легко предъявить, им можно и похвалиться, и отчитаться, а простыни видны только больным. А в-третьих, практически никому — ни чиновникам от медицины, ни врачам, ни даже самим больным — серые в заплатках простыни, видимо, не кажутся чем-то ненормальным. Вот такой получается прямолинейный символизм: плитка «под мрамор» — это фасад нашей медицины, серые простыни — ее содержание.
Врачи

«Утро началось с того, что больная упала в коридоре, дала остановку сердца. Сестры — молодцы! — не растерялись: сделали массаж сердца, вызвали из интенсивки людей с дефибриллятором, и когда я шла по коридору и все это увидела, она была уже живая. Пока отвезли в палату, организовали лечебные мероприятия, записали — позвали в процедурку, там “отъехал” больной после взятия крови из вены, правда, тоже быстро был приведен в чувство нашатырем и отправлен в палату. В ординаторской доложила народу о проделанной работе (а они в это время чаи утренние распивали и ни сном, ни духом не ведали о безобразиях) и пошла с доктором на обход (это входит в мои обязанности заведующей).

Оттуда меня срочно позвали в интенсивку — туда привезли нечто после месячного запоя, якобы с отеком легких. Где и что он пил — об этом история умалчивает, только когда ему стало совсем плохо, его друганы нашли то ли главного другана, то ли родственника, который и вызвал “скорую” и обещался привезти любые лекарства, дабы спасти беднягу.

Чтобы закончить этот сюжет, добавлю, что к обеду у него открылось желудочное кровотечение, мы его переправили в реанимацию, где его подключили к дыхательному аппарату. Вечером кровотечение повторилось. Забрать его у меня хотя бы по бумагам никто не желает — и будет у меня завтра труп с непонятно какой болезнью. Сколько сил, нервов, денег, в конце концов, на него потрачено только потому, что он месяц не отрывался от бутылки, а медицина у нас бесплатная! Это справедливо? А сколько народу вокруг него прыгает! Реаниматоры, хирурги, нейрохирург, пульмонолог, гастроэнтеролог, неврологи, лаборатория и рентген, эндоскопист — и еще говорят некоторые, что мы плохо работаем! (Дополнение три месяца спустя: все это время данный клиент пролежал в реанимации, к нему возили профессора из Москвы, лечили все его болячки недешевыми препаратами, кормили, ухаживали и выходили-таки — это ж хорошо?)

А потом была обычная работа: доделали обход, посмотрела новых больных в коридоре, сходила на консультацию в другое отделение. А там и дежурство началось — привезли мне дяденьку с сердечным приступом, который оказался папой одноклассника моего сына.

Вот так полночи и прошло, а с полседьмого начался новый день».

Кардиологическое отделение, куда меня пустили «пожить», считается в городе бедным, но гордым — в смысле, что материальные условия тут плохие, зато врачи хорошие. Поэтому «лежать» всякие начальники предпочитают в областной больнице, а лечиться — здесь.

Заведующая отделением Инна Матвеевна работает тут уже тридцать лет. В этой же больнице всю жизнь проработала ее мама. Когда Инна пришла сюда сразу после института, про нее говорили: «дочка Людмилы Семеновны». Теперь про Людмилу Семеновну, которая иногда бывает в больнице уже в качестве пациентки, говорят: «мама Инны Матвеевны».

Весной завотделением присвоили звание «заслуженный врач России». Когда с ней здороваются на улице — а это бывает часто — она на всякий случай спрашивает: «Как вы себя чувствуете?» Иногда оказывается, что это вовсе не бывший пациент, а бывший одноклассник.

У Инны Матвеевны двое взрослых детей, оба живут в Москве, с медициной ни один не связан: сын — экономист, дочка — переводчик. Мама переживает, но только из прагматичных соображений: «Меня не станет — кому они будут звонить? В семье должен быть хотя бы один врач».

Елена Владимировна и Диана Юрьевна — совсем молоденькие, обеим нет тридцати, обе со степенью кандидата медицинских наук, защищались в Москве. Видеть двух молодых, красивых кандидатов наук в заурядной провин­циальной больнице как-то странно. Точнее, странно то, что при этом выглядят они вовсе не отбывающими тяжкую повинность, а вполне довольными жизнью.

«А мы больные на голову», — радостно объясняет мне Елена Владимировна. Она в детстве хотела быть ветеринаром, но родители убедили, что лечить людей — не хуже, чем лечить животных. После института и ординатуры работала в поликлинике, но мечтала о больнице: «Мне всегда хотелось, чтоб адреналин был, когда на принятие решения — минуты, когда спасать надо». Вообще-то такой адреналин в работе врача-ординатора случается не каждый день, но, видимо, есть и другие удовольствия. «Приятно работать ручками, приятно, когда видишь результат», — говорит Елена Владимировна.

Еще два врача — Анжела Анатольевна и единственный мужчина в отделении Сергей Иванович — работают в палатах интенсивной терапии для самых тяжелых больных. После дежурств у них часто бывает лирическое настроение. «А вот кем бы вы стали, если бы поступали в институт сейчас?» — спросила однажды утром Анжела Анатольевна, когда вся ординаторская пила чай после обхода. Инна Матвеевна, Елена Владимировна и Диана Юрьевна дружно ответили, что все равно стали бы врачами. Инна Матвеевна, правда, добавила, что, возможно, выбрала бы другую специализацию, не кардиологию. «Иногда перестаешь видеть смысл в работе, — сказала она. — Это ведь такие болезни, от которых полностью никто не выздоравливает. Получается, ты лечишь-лечишь, а они все равно умирают…»

Анжела Анатольевна сказала, что коллеги ее удивляют: сама она теперь тысячу раз подумала бы, идти ли в медицинский, и старшей дочке, которая собирается по ее стопам, честно рассказала про все, что ее ждет.

Но Сергей Иванович над Анжелой Анатольевной только посмеялся: «Да что вы все жалуетесь? Вы же не то что за эту зарплату готовы работать — вы приплачивать готовы, чтоб вам разрешили на работу ходить, разве нет?» И ординаторская, подумав, согласилась. Единственная дочь скептика Сергея Ивановича тоже учится в медицинском.
Главный врач

«Отработала неделю в качестве и. о. начмеда. Конечно, не умерла, но суеты оказалось много, причем выполняла в основном просьбы всяких-разных начальников по поиску в больнице их родных и знакомых и рассказыванию им об их состоянии.

Сегодня была на очередном круглом столе. Неврологиня рассказала анекдот из жизни. Дедушка-посетитель спрашивает у нее, как найти Олега Олеговича, она ему объясняет, а он долго-долго на нее смотрит и спрашивает: “А это не вы?” Ну что можно на это ответить? Вспомнила про одного пациента, поступившего с алкогольной интоксикацией, который объяснял, что пить-то он пил, а закусывать хорошо не мог, так как был пост (!).

А вот светлые будни: уходя с планерки, слышала жалобу заведующей гинекологией, что у них сломался компьютер, его никак не починят, и как им теперь, бедным, работать? Мне кажется, еще года два назад такой разговор в больнице был бы невозможен».

Главврач больницы ездит на служебной «Волге». То есть производит впечатление человека честного. Ни разговоры с другими врачами, ни личная беседа впечатление не опровергают.

Недавно главврач побывал в США: две недели изучал, как устроена американская система здравоохранения. Возможно, поэтому мой вопрос «Почему в нашей медицине все так плохо?» не вызывает у него никакого, даже деланого, протеста, а только глубокую задумчивость. Результат раздумий сенсаций не приносит: все перечисляемые причины упадка сводятся, в сущности, к одному: деньгам — точнее, их отсутствию.

Для наглядности главврач проводит сравнительный анализ: койко-день в США стоит в среднем $2300, у нас — $25, то есть 600 рублей. Но бюджет американского здравоохранения составляет $1 трлн 5 млрд — на рубли вообще считать замучаешься, наш бюджет в тридцать раз меньше. И все бесчисленные реформы здравоохранения последних лет, говорит главврач, просто перекраивали один и тот же тришкин кафтан, не изменив существенно количества денег в медицине.

А как же нацпроект? Да никак. «Выгребли весь мусор, который завалялся на складах, и поставили в районные больницы, где им никто пользоваться не умеет. И добавили по десять тысяч участковым. Но характер их работы от этого не изменился, и больные к нам поступают такие же запущенные, как и до нацпроекта. Амбулаторно-поликлиническое звено так и не заработало».

В провинциальной больнице можно встретить молодых врачей с кандидатской за плечами. «Мы больные на голову», — радостно объясняют они



«Утром замогильный и явно незнакомый голос призвал на консультацию в реанимацию. Удивилась, но пришла. Оказывается, новый доктор. Произвел впечатление совершенно неадекватного и невменяемого, которому страшно больных доверить. И непонятно: то ли пьяный, то ли просто дурак. Спрашиваю у заведующего, откуда такое счастье. Оказывается, сократили в роддоме, а у нас работать некому. Сам доктор объясняет свою, мягко говоря, неадекватность перенесенным инсультом, но при этом никаких справок и документов у него нет. И приходится бедному заведующему контролировать каждый его шаг, а сегодня вообще оставить дежурить другого. Вот такие времена, как говорит Познер».

В воскресенье у Инны Матвеевны был законный выходной. Она собиралась съездить к маме, отвезти ей продуктов, а потом — в гости к подруге. Часа в три дня Сергей Иванович, дежуривший в интенсивке, позвонил ей домой и попросил прийти: «Вы должны посмотреть на Марину Владимировну».

Марина Владимировна в тот день дежурила. У нее проб­лемы с алкоголем. Это выяснилось через несколько месяцев после того, как она устроилась в отделение дежурным врачом. Тогда она напилась во время дежурства и чуть не устроила в больнице пожар, оставив непогашенный окурок на лестнице. С ней провели беседу и на первый раз этим ограничились: дежурить все равно некому. Когда история повторилась, Инна Матвеевна написала докладную главному врачу, и Марине Владимировне объявили выговор. После этого она держалась больше полугода.

Когда завотделением добралась до больницы, в ординаторской было пусто, только за диваном валялась пустая литровая бутылка из-под пива «Арсенальное». Смущенные сестры толпились в процедурной. «Инна Матвеевна, нам перед больными стыдно! — накинулись они на заведующую. — Ладно бы сидела себе в ординаторской и не высовывалась, так она ходила тут по всему отделению, разговоры пьяные вела. Вы представляете?»

После недолгих поисков виновницу обнаружили спящей в кабинете дежурного врача. Через пятнадцать минут беседы на повышенных тонах они вместе с Инной Матвеевной вы­шли и направились к лифту. Вернулась Инна Матвеевна одна и в слезах. Она пыталась заставить Марину Владимировну сдать кровь на алкоголь, но выяснилось, что в больнице это невозможно, а главное — Марина Владимировна так плакала и говорила, что у нее очень тяжелая жизнь, вот она и не выдержала, сорвалась… В общем, Инна Матвеевна передумала писать докладную главврачу: и человека жалко, и главное — дежурить действительно некому. «Вот так и живем, — сказала мне она. — Понимаете?»

Я понимаю. И Инну Матвеевну, и даже Марину Владимировну. А потом я пытаюсь представить, что мою маму привозят с инфарктом в отделение, где дежурит пьяный врач. Застрелиться сразу или сначала застрелить врача? — вот, пожалуй, единственный вопрос, над которым я буду тогда способна размышлять.
Спонсоры

«Перевели нам из реанимации больного, который вроде как “наш”, но в больницу был привезен по блату, после перепоя. Оказалось, что он раньше у нас лежал, и даже у меня, и хотел опять ко мне. Пришлось объяснять, что палат у меня нет, а ходить персонально к нему в палату я не буду, и вести его будет доктор такой-то. А потом пришел сын писателя Р-а и объяснил, что это почетный каторжанин нашего города и самый знатный вор, и надо его хорошо полечить, а он нам чего-нибудь подарит, например телевизор. Я неосторожно сказала, что телевизор у нас есть, а хорошо бы шкаф мне в кабинете сделать, но он как-то замялся — мол, дорого, но потом налетела стая сурьезных мужчин, которая кинулась мерить мой шкаф и обещала сделать. А я теперь боюсь: вдруг дед помрет или не сильно хорошо ему станет (а это запросто), — и что со мной тогда будет?»

Первым спонсором отделения лет восемь назад стал больной, при выписке спросивший врачей, чего бы им хотелось взамен традиционных конфет и шампанского. Те придумали, что им хотелось бы электрический чайник в ординаторскую. После этого дело пошло: вся техника, что есть в отделении, — от телевизора до компьютера в кабинете заведующей — тоже спонсорская. Руководитель предприятия — а щедрые подарки, как правило, склонны делать именно такие больные — спрашивает врачей, что им нужно, те пишут письмо на имя генерального директора: «Просим оказать помощь…», и тот выделяет средства из бюджета фирмы. И всем хорошо: отделение получает необходимое, предприятие в случае чего сможет похвастаться перед властями уровнем социальной ответственности, а генеральный директор лучше спит после инфаркта, уверенный, что в следующий раз благодарные врачи его хорошо полечат.

Впрочем, хорошо и другим больным: дефибрилляторы и кардиомониторы в интенсивке куплены тоже не за счет бюджета, а с помощью городской гильдии предпринимателей. На спонсорские деньги сделан ремонт в платной палате (больной оплачивает так называемые гостиничные услуги — около 600 рублей в сутки, за что получает в пользование личные душ, туалет, телевизор, холодильник и жалюзи на окнах). На ремонт в кабинете заведующей тоже скидывались всем миром: директор строительной фирмы прислал рабочих, фармацевтическая компания подарила 2 тыс. рублей на обои, линолеум и плитку оплачивала больница, а еще 20 тыс. рублей от неизвестного благотворителя выдал лично главврач.

Кроме того, благодаря спонсорам врачи отделения раз в пять лет ездят на обязательные курсы повышения квалификации не в ближайший областной центр, а в Москву или Петербург. Дело это, конечно, государственное, но когда у больницы средств на оплату поездки не было, зав­отделением собирала необходимые деньги, обзванивая своих вип-пациентов.
Деньги

«Часов в 11 ночи поступила коза, которая посадила грядку чеснока, выкопала 3 ямки и пересадила цветы, а потом устала и вызвала “скорую”, которая ее благополучно прикатила. А она не то чтобы здоровенькая, 2−я группа инвалидности у нее есть, но чеснок — это святое! А в 2.30 ночи привезли молодого человека 23 лет с сильным сердцебиением. Оказалось, неделю пил — лечи его теперь (приступ, кстати, не снялся до сих пор, и душа за него болит, хоть и алкаш). Я уже больше не заснула: навела порядок в столе и шкафу, попроверяла истории, так до утра и дожила. Утром дурдом продолжился. Зато мне подарили “Мартини” и конфеты вкусненькие — наверное, за дело. Была у нас бабушка 82 лет с инфарктом плюс поломанная ручка в гипсе. Привезли труп-трупом, ушла сегодня на своих ножках, веселенькая. А еще оказалось, что с ее дочкой мы когда-то, 30 лет назад, вместе путешествовали, она меня узнала первая, потом и я ее вспомнила, она по первости мне деньги принесла, которые я вернула (ко всему прочему на тот момент бабушкина жизнь была под большим вопросом), а сегодня извинилась и всучила “Мартини”».

Деньги. Вы, конечно же, знаете, что все врачи берут с больных деньги. Не то чтобы неделя в больнице убедила меня в обратном, но появилось одно существенное уточнение: они берут те деньги, которые мы им даем.

Поясняю. Во-первых, есть врачи и врачи. Стандартные таксы, по которым платят все, — это главным образом про хирургов. Больничные хирурги, в отличие от главврача, ездят в основном на простеньких, но иномарках. В терапевтическом отделении другая история. Когда больные (точнее, их родственники) при поступлении пытаются

сунуть врачу деньги, в 90% случаев эти деньги отвергаются. Врачи объясняют, что это — плохая примета: а ну как больной назавтра помрет? Кроме того, врачей это — вы будете смеяться! — обижает: «Они думают, что если они заплатят, то к ним относиться будут как-то по-особенному, а мы ко всем относимся хорошо», — объясняет Инна Матвеевна. И добавляет: «А те, кто сначала деньги суют, потом обычно уходят, даже спасибо не сказав».

Поэтому внебюджетные, так сказать, источники финансирования существуют в отделении в трех видах: деньги, полученные от больных в качестве благодарности при выписке, разовые консультации и платные услуги, оплаченные «мимо кассы». С разовыми консультациями понятно: заболело у человека сердце — он находит через знакомых врача и во время визита платит тому прямо в руки от 200 до 500 рублей. С платными услугами теперь тоже просто, потому что никаких платных услуг в отделении больше нет. Раньше за деньги делали суточный мониторинг ЭКГ на аппарате «Холтер», но потом местные власти, заботясь о населении, запретили платные услуги во всех медицинских учреждениях области, и с тех пор мониторинг просто не ведется: врач, который раньше делал это за деньги, бесплатно работать не захотел, а больше некому.

Что же касается платы при выписке, то, судя по рассказам врачей, это источник драм почище шекспировских. С одной стороны, деньги с больных брать нельзя. С другой, врачебные зарплаты — это даже не нижний край бедности, а, скорее, верхний край нищеты. И потом больные, они ведь действительно обижаются, когда врач отказывается принимать благодарность… В общем, в результате долгих поисков алгоритм выработался примерно такой: если деньги дают в открытую, врачи отказываются сразу, но если им после этого все равно их впихивают, больше не сопротивляются.
Человечность

«Ну и денек сегодня… С утра оказалось, что лежит 81 человек (это на 60 положенных коек), на пятиминутке сестры жаловались на врача Н., что он орет на них в присутствии больных. Пришлось проводить разъяснительную работу, а это то еще удовольствие. Потом объясняла старшей сестре, что хамить начальству нехорошо, а она грозилась написать заявление. Ну, и больные: в приемном двум отказала, но четырех все равно положили. На обходе они выпили все соки, а потом еще два медицинских представителя пришли. С одной даже общаться не стала — ушла обход делать, а другого честно предупредила, что злая. А он все равно начал мне “Крестор” хвалить, который больше тысячи стоит. Пришлось его практически выгнать. Домой пришла почти в 6 и почти бездыханная.

…Три дня назад писала, что у нас лежит 81 человек, и это был ужас, а сегодня уходила с работы — их было уже 91!!! Отделение выглядит как госпиталь времен войны: во всех норках, и платных в том числе, лежит народ, некоторые сперва готовы сидеть на стуле, только чтобы положили, но потом все равно хотят чего-нибудь пристойного».

Врачи — изверги. Это аксиома, в верности которой убежден любой человек, регулярно читающий в газетах истории про то, как больному отказали в госпитализации из-за отсутствия у него страхового полиса или еще какого-нибудь документа. В саратовском роддоме, например, недавно отправили домой роженицу, и она родила в ванной. Таким случаям нет оправдания, но есть объяснение. И дело не только в жестокосердии врачей, но и в самом устройстве системы, в рамках которой они существуют.

«Зарплата врача формируется из нескольких источников, — объясняет Инна Матвеевна. — Помимо оклада есть премии, которые выплачиваются из денег, заработанных отделением. А заработок отделения зависит от количества пролеченных больных, за которых платят страховые компании. Если мы положили человека без полиса и за него никто не заплатит, то отделение заработает меньше». На практике это может означать, что, приняв человека без полиса, врач в конце месяца недосчитается… ну, пусть даже ста рублей. Это, между прочим, килограмм ягод на рынке — при зарплате, которая ягод с рынка не подразумевает вовсе. Конечно, врач, который выбирает сто рублей, виноват. Но разве не больше виновата система, которая ставит его перед таким выбором?

Еще пример — так называемые сопутствующие болезни. Поступает, например, в кардиологическое отделение бабушка с инфарктом, а у нее при этом еще, допустим, болит нога (у бабушек, как известно, часто бывает несколько болезней сразу). Так вот, инструкции не велят врачам лечить ногу, а велят лечить только инфаркт. Точнее, лечить ногу врачи будут, если захотят, опять же бесплатно, страховые компании им за это не заплатят. «Мы-то, конечно, все равно лечим, но разве это справедливо?» — говорит Инна Матвеевна.

Ну и про койки. Почему отделение, в котором периодически лежит 90 человек, рассчитано на 60? Это вопрос, который первым приходит в голову обывателю. Чиновники наверняка спросят по-другому: почему, если отделение рассчитано на 60 коек (чиновники обычно считают не людей, а койки), в нем стоит 90? А поскольку отвечают врачи перед начальством, то они и воюют с приемным покоем за то, чтобы «меньше клали». Но все-таки они еще и клятву Гиппократа давали и отправить домой человека с инфарктом не могут, поэтому и лежит в отделении все-таки 90 человек, а не 60.

Расширение отделения не предвидится, потому что политика Минздрава, как известно, состоит в том, чтобы количество больничных коек, наоборот, сокращать, потому что они дорогие, и лечить как можно больше болезней амбулаторно. На практике это выглядит так. Привозят в отделение бабушку с направлением из поликлиники: у нее заболело сердце, участковый врач на дом к ней почему-то не пришел, она сама пошла в поликлинику, сделала кардиограмму, на кардиограмме увидели инфаркт и отправили в больницу. В больнице быстро выяснилось, что инфаркт был, но два года назад, и если бы в поликлинике догадались посмотреть на предыдущую кардиограмму, то тоже быстро это поняли бы. Ладно, но сама-то бабушка про свой инфаркт помнит? Оказывается, помнит. Просто у нее кончилось лекарство — нитросорбид, вот она и решила, что в больнице его дадут бесплатно… «И вы из-за этого ложитесь в больницу? Он 67 рублей стоит!» — сердится Инна Матвеевна. «Тоже деньги, доча…» — отвечает бабушка. К счастью, приезжает бабушкин сын и забирает ее домой. А если бы он не приехал? «Я бы ее все равно отправила, — говорит Инна Матвеевна, — у нас настоящих больных класть некуда». А местный фольклор пополнился бы еще одной леденящей душу историей про то, как злобные врачи прогнали из больницы старушку с инфарктом.
Зеленая таблетка

«Неделю назад привезли деда, на которого больно смотреть: худой, бледный, явно больной. Оказывается, он пошел в магазин покупать мобильный телефон, там у него закружилась голова, его уложили на пол, вызвали “скорую” и привезли к нам. У деда оказался, конечно, глубокий склероз, вчера его забрали домой, а сегодня он опять пошел в “Евросеть” за мобильным телефоном, у него опять закружилась голова, и его опять привезли в больницу, но к нам уже не положили, а куда дели — не знаю. Рассказала мужу — юмора не понял. Наверное, надо видеть этого деда, чтобы оценить смех и слезы ситуации.

Смешно было на дежурстве. Привели молодого человека, между прочим, жителя Нижневартовска, здесь вроде бы работает. Подобрала его “скорая” на улице и привезла исключить черепно-мозговую травму. Нейрохирург травму исключил, а так как в приемном намерили повышенное давление, подняли к нам. Молодой человек весь из себя приличный, в костюмчике, с запахом перегара, явно неадекватный. То говорит, что упал, то — что болванка на работе на голову упала. И вот я его и так и этак спрашиваю, пытаясь понять, что же случилось, и на очередной мой вопрос “Что вас беспокоит?” он мне отвечает: “Вы”. Я даже не обиделась, мне смешно стало, сказала, что придется потерпеть. Хлопца мы полечили, а потом он собрал вещички и ушел по-английски».

Вообще-то я совсем не просила Инну Матвеевну писать в дневник только «про смешное». Она сама почему-то так решила, а отсутствие записей в некоторые дни объясняла тем, что «ничего смешного не было». Попытки объяснить ей, что нас как раз интересуют будни, а не праздники, успеха не имели. Только проведя неделю в отделении, я, кажется, поняла почему — как и природу легендарного циничного врачебного юмора и цинизма в целом. Это цинизм не от равнодушия, а, напротив, от сочувствия: они так защищаются от того, что видят. Иначе они просто не смогли бы работать. Инна Матвеевна записывала в дневник «смешные истории», потому что для всего остального — переполненных палат, отсутствующих лекарств, боли и иногда смерти, — дневник не нужен. Про это и захочешь — не забудешь.

Каждое утро Инна Матвеевна обходит всех поступивших за ночь больных и собирает анамнез, прося точно описать характер болей — это важно для постановки диагноза. В американских и европейских клиниках для этого используют еще и разные виды умной аппаратуры, но в отделении у Инны Матвеевны ничего такого нет, а на компьютерный томограф в областной больнице можно свозить только одного больного в неделю. «Терапия в России — жанр разговорный», — без особой гордости говорит Инна Матвеевна.

Почти все больные описывают боль одинаково: «Думал, умру». Конечно, далеко не у всех действительно был такой шанс, но при боли в сердце человеку не просто больно, а еще и очень страшно, ему действительно кажется, что он умирает. Кроме того здешним пациентам на самом деле больно, и не только из-за сердца: у них болят суставы — от старости, руки — от капельниц, все тело — от лежания… Им плохо, и самые лучшие врачи почти ничего не могут с этим поделать.

— Вы мне какое-нибудь лекарство выписали, доктор? — спрашивают они Инну Матвеевну.

— Все вам выписали, не беспокойтесь, — отвечает она.

— Чтоб не болело, доктор, — просит во время обхода совсем старенькая бабушка. — Знаете, какая-то, говорят, есть зеленая таблетка…

Инна Матвеевна уже идет к другому больному.

— Что за зеленая таблетка? — спрашиваю я.

Она поднимает на меня усталые глаза:

— Вы же журналист, вот идите и узнайте. Мне не говорят.

понедельник, 29 сентября 2008 г.

Как делают вакцину от гриппа

"Три бытующих у нас штамма гриппа (два штамма гриппа А и один штамм гриппа В) непрерывно пытаются обмануть защитные системы организма: оболочка, по которой их узнает иммунитет, меняется год от года. В феврале, когда в южном полушарии начинается зима, ВОЗ устанавливает, какие варианты этих трех штаммов характерны для текущего сезона, — и решает, какую делать вакцину. Для производства каждой дозы нужны три куриных яйца (по числу штаммов), отвечающие высочайшим требованиям качества. Эмбрионов заражают особыми искусственными вирусами. На оболочке у них тот же узор, что у наиболее актуальных для данного года вариантов человеческого гриппа. В отличие от человеческих эти искусственные вирусы легко заражают куриные яйца. Получив, таким образом, три резервуара вирусных частиц, лаборатории выделяют и очищают их, смешивают в единый коктейль и заправляют в шприцы. Из-за трудоемкой технологии в некоторые годы наблюдается дефицит вакцин. По этой же причине вакцины, сделанные на плохих заводах, не работают.

Но главный источник неуверенности — сама идея, что именно этот грипп обязательно попадет в Северное полушарие. За 21 год ВОЗ промахнулась три раза, последний — в прошлом году. Зато в позапрошлом вакцины работали, и благодаря этому Москва получила весьма примечательный опыт. В 2006/07 г. было привито большинство московских школьников. Это обстоятельство обусловило — впервые в истории города — отсутствие повального гриппа: коллективы детей всегда опорное звено в развитии эпидемий.

Летом вышла нашумевшая публикация, говорящая о низкой эффективности вакцин от гриппа для пожилых — что ранее было показано и для вакцин от некоторых других болезней. Самый сильный иммунный ответ вакцина дает у молодых и здоровых людей — но для них грипп не такая обременительная вещь, чтобы морочиться с вакцинацией. Получается замкнутый круг; поэтому противогриппозная кампания текущего сезона идет под новым девизом. «Прививать как можно больше молодых, чтобы защитить стариков», — заявил в прошлую пятницу Эндрю Павиа, председатель комитета общественного здравоохранения Общества инфекционистов США. Привитый человек не только не заболевает — он перестает быть разносчиком вируса", - пишет Илья Колмановский, кандидат биологических наук, источник - "Ведомости" от 25.09.2008, №181 (2203), фото - www.grandex.ru.

Но не менее всего, в этом случае, интересны комментарии к заметке:

"Denis_Z илья колмановский от 11:08 25.09.08 +1 +1-1
1. вероятности другие и вакцину делают на основание штаммов не текущего года
2. и вы кстати тоже не врач и это видно по вашим текстам ;)...

13:41 25.09.08
Denis_Z +1-1
переслал ссылку на данный текст компетентным людям, говорят что текст не очень похож на объективный...
---
ну и как то знакомый врач объяснял что вероятность срабатывания вакцины -- 10% (забыл объяснение но типа что будет тот же вирус от которого вакциа 1/3, плюс что заболевание именно грипп 1/3)
ну и другой знакомый после вакцинации и небольшой дозы алкоголя потерял сознание как то

13:36 25.09.08
РоманЛ t-Логик от 12:11 25.09.08 +1-1
Ну а что касается Вашего второго пункта - я перечитал очень много всего, когда решал, делать ли вообще своему ребенку прививки. Не нашел ни одного вменяемого исследования, подтверждающего превышение полезности прививок над их опасностью. Нет таких (ну, может, кроме одного исследования по поводу БЦЖ, которое НЕ выявило никаких признаков полезности этой прививки).

12:30 25.09.08
РоманЛ t-Логик от 12:11 25.09.08 +1-1
"после того еще не значит вледствии того" - да-да, это любимая фраза любого вакцинатора. Почитайте про тот случай - здоровый, каких-либо других серьезных вирусов на вскрытии в организме не обнаружено, умер от тромбоцитопении (кажется, так называется), т.е. несвертываемость крови, что было официально прописано как одна из реакций на вакцину. Ну и конечно еще 200 человек с теми же симптомами в реанимациях по всей стране - это тоже "после, но не из-за".

12:23 25.09.08
РоманЛ t-Логик от 12:05 25.09.08 +1-1
Ни разу не прививался от гриппа. Последний раз болел им (или чем то похожим по симптомам, но так кто его знает) 9 или 10 лет назад. Вообще, замечено давно - как только начинается прививание кого-то чем-то - сразу болезнь идет на спад. Официально. А не официально - болеют также, только вместо коклюша - диагноз бронхит, и т.д.

12:19 25.09.08
t-Логик РоманЛ от 11:24 25.09.08 +1-1
<<Один ребенок умер в течение дня после прививки >>
1)Римская поговорка: "после того еще не значит вледствии того". Потмоу и надо смотреть сколько обычно умирает (без прививок за такой же день) и проверять что реально было. Иначе, это -ПиАр
2)+надо считать и то, сколько детей умерло бы от болезни, если бы не было прививки
В статистике это называется учесть ошибки первого и второго родов

12:11 25.09.08
t-Логик РоманЛ от 11:19 25.09.08 +1-1
Уже не раз привался осенью. И все же не раз заболевал ОРЗ. Но, во-первых, ближе к лету, а во-вторых, стал переносить заметно легче. Правда м. быть это субъективное восприятие. К тому же при первых признаках всегда профилактируюсь арбидолом...

12:05 25.09.08
РоманЛ илья колмановский от 11:08 25.09.08 +1-1
"В-третьих, если врач говорит вам, что-то, что не совпадает с позицией ВОЗ, и всех существующих международных и национальных обществ инфекционистов - стоит подумать о том, что с ним не так. "" - Вы не в курсе прививочного скандала, произошедшего на Украине в мае этого года? Это когда всем с 16 до 29 лет было приказано сделать прививку от кори и краснухи на основе того, что какой-то идиот (а скорее просто преступник) в ВОЗ решил, что Украине это надо? Один ребенок умер в течение дня после прививки (мин. зравоохранения конечно же до сих пор не признало, что смерть от прививки), и еще около 200 попали в больницы с несвертываемостью крови. Вакцинацию остановили, сейчас с этой вакцинацией разбирается их генпрокуратура. И Вы нам будете рассказывать, что ВОЗ, спонсируемый в первую очередь производителями вакцин, всегда прав?

11:24 25.09.08
РоманЛ илья колмановский от 11:01 25.09.08 +1-1
Потому что не раз был свидетелем вполовину опустевшего офиса после прививки - привитые не появлялись по 2-3 недели. Кстати, в прошлом году, как раз когда ВОЗ по Вашим словам не попал с вирусом, люди болели очень мало - но и прививалось мало :).
"Во-вторых, ослабление после прививки - советский миф." - вот это полный бред. Сейчас даже производители вакцин говорят - "вакцинация - это облегченная болезнь". Не знаю, насколько она облегченная, по-моему, так наоборот. Но ослабления организма уже не отрицает никто. Вы хотя бы смотрели на список осложнений и реакций после прививок (признанных медиками, а сколько еще не признанных)?

11:19 25.09.08
илья колмановский meesty от 10:51 25.09.08 +1-1
PS: В пылу написал неправильно: основных видов два, и нас интересуют три их штамма (разновидности). Третий вид имеет малую изменчивость, и от него у большинства - иммунитет.

11:10 25.09.08
илья колмановский meesty от 10:51 25.09.08 +1-1
Во-первых вид один, у него три штамма, и каждый подвержен вариациям; вариации отслеживаются, в вакцине три штамма для данного сезона, и шанс промахнуться - одна седьмая. Прочитайте текст.
Во-вторых, ослабление после прививки - советский миф.
В-третьих, если врач говорит вам, что-то, что не совпадает с позицией ВОЗ, и всех существующих международных и национальных обществ инфекционистов - стоит подумать о том, что с ним не так. Местные традиции и поверья в медицине - это хорошо, но в 21 веке не хочется лечиться у зулусов (disclaimer: я с уважением отношусь к древней культуре этого африканского племени).

11:08 25.09.08
илья колмановский РоманЛ от 10:49 25.09.08 +1-1
Почему Вы считаете, что это отрава?

11:01 25.09.08
meesty +1-1
Даже не все врачи хорошо относятся к этой прививке. Во-первых, видов гриппа существует очень много: вам делают одну прививку, а вы заболеваете другой разновидностью гриппа. А во-вторых, сразу после прививки организм ослабляется и как раз в это время наибольшая вероятность заболеть.

10:51 25.09.08
РоманЛ -1 +1-1
Давно ждал, когда же автор начнет рекламировать эту отраву. Ну вот, конечно, только осень началась.

10:49 25.09.08
илья колмановский Escapist от 01:37 25.09.08 +1-1
Увы мне, оба замечания - справедливые :(
Имелось в виду: в Южном полушарии начинается сезон гриппа, пик которого приходится на зиму, но в феврале уже можно искать штаммы...

10:23 25.09.08
Escapist +2 +1-1
1. В феврале в южном полушарии начинается зима?! Имеется в виду Антарктида?
2. "Для производства каждой дозы нужны три куриных яйца (по числу штаммов), отвечающие высочайшим требованиям качества" - что за ломаный русский?! Должно быть: "Нужно три куриных яйца, отвечающих..."
В общем, ждем, когда автор обзаведется степенями кандидатов географических и филологических наук и избавится от зашкаливающей за все разумные рамки игривости изложения, и тогда его опусы вполне можно будет читать".
Свыше 615 статей в 33 рубриках